Другие работы художника (ссылка)
Голландия в XVII веке была одной из наиболее процветающих стран Европы. Добившись в результате победоносной революции независимости от иноземного феодального гнета, она стала могущественной морской державой. В города Нидерландов стекались богатства со всего известного тогда света. И хотя благосостояние затронуло лишь верхушку общества, дух покойного довольства жизнью царил в уютных, чисто прибранных домах бюргеров Амстердама и Гарлема, Дельфта и Гааги. Не только богачи, но и зажиточные ремесленники охотно украшали стены своего жилья картинами. Искусство живописи пользовалось в стране самым широким спросом. При этом художники в небольших по размерам полотнах (ведь они были предназначены не для дворцовых зал, а для комнат частного дома особенно охотно изображали то, что окружало их соотечественников в повседневной жизни: это были незамысловатые сценки городского быта, пейзажи родных мест и, конечно, портреты. Появился в это время в Голландии и самостоятельный жанр натюрморта, которого прежде европейская живопись не знала.Среди художников Голландии в это время широко утвердилась специализация: одни писали жанровые картинки, другие — морские пейзажи, третьи — виды местности, четвертые — портреты, пятые — изображения животных и т. д. Были и мастера, специализировавшиеся на натюрмортах.Одним из наиболее крупных был Биллем Клас Хеда, работавший в Гарлеме. Специальностью Хеды был не вообще натюрморт; он писал так называемые «Завтраки»: на небольшом столе он ставил разную утварь — блюда, бокалы, вазы, ножи и ложечки, клал аппетитную снедь — лоснящийся жиром окорок, румяную булочку, пирог с хрустящей корочкой, полуочищенный лимон; в бокал наливал вина. Все это непринужденно, будто случайно, расставлено по столу, покрытому небрежно накинутой белой скатертью. Кажется, только что ко всем этим яствам прикасался человек: виден надрез на соблазнительно сочной ветчине; надломлена корочка пирога, свисает со стола кожа спирально очищенного лимона. Изображенные предметы не расставлены демонстративно, как «на параде». Они будто еще несут на себе тепло живого человеческого присутствия. Все здесь предельно естественно, что придает картине ощущение особой интимности. Строго говоря, в композиции Хеды нет ничего, кроме тщательно, можно сказать, иллюзорно воспроизведенных вещей. Но картина не производит впечатления мертвой протокольности. И дело не только в том, что мастер выдержал все полотно в очень красивом сочетании золотистых, зеленоватых, притушено теплых тонов, ласкающих глаз своей прозрачной ясностью. При кажущейся случайности натюрморт Хеды продуман и проработан с величайшей тонкостью. Художник заставляет нас любоваться живым разнообразием формы, цвета, фактуры «встретившихся» здесь предметов. Он умеет незаметно увлечь бесконечным богатством зримого мира, раскрытым в этом маленьком, уютном его уголке. Мы не просто видим изображенное, мы наслаждаемся видимым. Рядом с холодным поблескиванием серебра — прозрачная хрупкость стекла; на белом полотне скатерти ложатся рефлексы от желтой шкурки лимона. Перламутр и серебро, мягкий хлеб и твердая поверхность блюда — можно бесконечно рассматривать этот безмолвный диалог вещей. Здесь целая музыка форм: подле тяжеловесного пузатого бокала на толстой подставке — гибкие, подобранные Дюрмы восточного кувшина с кокетливо изогнутой ручкой и задорным носиком. И тут же стрелой поднимающаяся вверх тонкая рюмка. Можно находить в картине все новые контрасты и созвучия, погружаясь в этот своеобразный мир неодушевленных предметов, будто наделенных некой потайной жизнью. В русском языке жанр, о котором идет у нас речь, называется «натюрморт», что в переводе с французского означает «мертвая натура». К картине Хеды этот буквальный смысл явно не подходит. Не мертвой бездушностью, но своеобразной одушевленностью, напряженным внутренним ритмом «беседующих» между собою предметов пронизана эта вещь.И не случайно у голландцев жанр, в котором работали Хеда и его сотоварищи по специальности, назывался не «мертвой натурой», но «тихой жизнью» — «still leven». И в самом деле, в полотне мастера пленяет не натуральность изображения предметов, не искусность живописца в передаче формы, цвета, фактуры каждой мелочи самой по себе, но то живое и искреннее наслаждение, с которым здесь раскрывается красота предметного мира.Скоро мещанская проза погубит это поэтическое жизнеутверждение. Но пока оно торжествует во многих, самых разнообразных проявлениях, в том числе и в образах «тихой жизни» голландских натюрмортистов.
