Виллем Клас Хеда. (Willem Claesz Heda) 1594-1680/82


Другие работы художника (ссылка)


Голландия в XVII веке была одной из наиболее процветающих стран Европы. Добившись в ре­зультате победоносной революции независимости от иноземного феодального гнета, она стала мо­гущественной морской державой. В города Ни­дерландов стекались богатства со всего известно­го тогда света. И хотя благосостояние затронуло лишь верхушку общества, дух покойного доволь­ства жизнью царил в уютных, чисто прибранных домах бюргеров Амстердама и Гарлема, Дельфта и Гааги. Не только богачи, но и зажиточные ремесленники охотно украшали стены своего жилья карти­нами. Искусство живописи пользовалось в стра­не самым широким спросом. При этом художни­ки в небольших по размерам полотнах (ведь они были предназначены не для дворцовых зал, а для комнат частного дома особенно охотно изоб­ражали то, что окружало их соотечественников в повседневной жизни: это были незамыслова­тые сценки городского быта, пейзажи родных мест и, конечно, портреты. Появился в это время в Голландии и самостоятельный жанр натюр­морта, которого прежде европейская живопись не знала.Среди художников Голландии в это время широ­ко утвердилась специализация: одни писали жанровые картинки, другие — морские пейзажи, третьи — виды местности, четвертые — портре­ты, пятые — изображения животных и т. д. Бы­ли и мастера, специализировавшиеся на натюр­мортах.Одним из наиболее крупных был Биллем Клас Хеда, работавший в Гарлеме. Специальностью Хеды был не вообще натюрморт; он писал так называемые «Завтраки»: на небольшом столе он ставил разную утварь — блюда, бокалы, вазы, ножи и ложечки, клал аппетитную снедь — лос­нящийся жиром окорок, румяную булочку, пи­рог с хрустящей корочкой, полуочищенный ли­мон; в бокал наливал вина. Все это непринуж­денно, будто случайно, расставлено по столу, по­крытому небрежно накинутой белой скатертью. Кажется, только что ко всем этим яствам прика­сался человек: виден надрез на соблазнительно сочной ветчине; надломлена корочка пирога, сви­сает со стола кожа спирально очищенного лимо­на. Изображенные предметы не расставлены де­монстративно, как «на параде». Они будто еще несут на себе тепло живого человеческого присут­ствия. Все здесь предельно естественно, что при­дает картине ощущение особой интимности. Строго говоря, в композиции Хеды нет ничего, кроме тщательно, можно сказать, иллюзорно вос­произведенных вещей. Но картина не производит впечатления мертвой протокольности. И дело не только в том, что мастер выдержал все полотно в очень красивом сочетании золотистых, зелено­ватых, притушено теплых тонов, ласкающих глаз своей прозрачной ясностью. При кажущейся случайности натюрморт Хеды продуман и прора­ботан с величайшей тонкостью. Художник за­ставляет нас любоваться живым разнообразием формы, цвета, фактуры «встретившихся» здесь предметов. Он умеет незаметно увлечь бесконеч­ным богатством зримого мира, раскрытым в этом маленьком, уютном его уголке. Мы не просто ви­дим изображенное, мы наслаждаемся видимым. Рядом с холодным поблескиванием серебра — прозрачная хрупкость стекла; на белом полотне скатерти ложатся рефлексы от желтой шкурки лимона. Перламутр и серебро, мягкий хлеб и твердая поверхность блюда — можно бесконеч­но рассматривать этот безмолвный диалог ве­щей. Здесь целая музыка форм: подле тяжело­весного пузатого бокала на толстой подставке — гибкие, подобранные Дюрмы восточного кувшина с кокетливо изогнутой ручкой и задорным носи­ком. И тут же стрелой поднимающаяся вверх тонкая рюмка. Можно находить в картине все но­вые контрасты и созвучия, погружаясь в этот своеобразный мир неодушевленных предметов, будто наделенных некой потайной жизнью. В русском языке жанр, о котором идет у нас речь, называется «натюрморт», что в переводе с французского означает «мертвая натура». К кар­тине Хеды этот буквальный смысл явно не под­ходит. Не мертвой бездушностью, но своеобраз­ной одушевленностью, напряженным внутренним ритмом «беседующих» между собою предметов пронизана эта вещь.И не случайно у голландцев жанр, в котором ра­ботали Хеда и его сотоварищи по специальности, назывался не «мертвой натурой», но «тихой жиз­нью» — «still leven». И в самом деле, в полотне мастера пленяет не натуральность изображения предметов, не искусность живописца в передаче формы, цвета, фактуры каждой мелочи самой по себе, но то живое и искреннее наслаждение, с ко­торым здесь раскрывается красота предметного мира.Скоро мещанская проза погубит это поэтическое жизнеутверждение. Но пока оно торжествует во многих, самых разнообразных проявлениях, в том числе и в образах «тихой жизни» голланд­ских натюрмортистов.

Генрих VIII король Англии (1509 - 1547)

Hans Holbein (1497-1534)
Portrait of Henry VIII
1536,
Thyssen-Bornemisza Collection, Madrid

Генрих VIII


Генрих VIII (1509 - 1547) принадлежит к числу монархов, мнения о которых как при их жизни, так и в последующие века резко расходились. Этому есть причины: при Генрихе VIII произошла Реформация в Англии, и изображение его то как святого, то как дьявола или по крайней мере преступного многоженца и кровавого тирана зависело обычно от того, кто его характеризовал - протестант или католик. В книге Е. Б. Черняка "Тайны Англии", в главе, посвященной Генриху VIII, которую автор озаглавил "Генрих VIII - кровавое пятно в истории Англии", дается довольно полный историографический обзор преимуществеенно английской историографии по нашей теме. Так, Черняк Е. Б. пишет о том, что даже далекий от католических симпатий Диккенс именовал Генриха VIII "самым непереносимым мерзавцем, позором для человеческой природы, кровавым и сальным пятном в истории Англии" . А реакционные историки типа Д. Фроуда (в книге "История Англии") превозносили Генриха как народного героя. Видный исследователь А Ф Поллард в монографии "Генрих VIII" утверждал, будто Генрих никогда не имел "страсти к излишним убийствам", не давая себе, впрочем, труда уточнить, что следует здесь считать"излишеством". Мнение Полларда сильно повлияло на новейшую западную историографию. Даже полемизирующий с апологетической оценкой Генриха VIII известный историк Д. Р. Элтон уверял: "Он не был великим государственным деятелем на троне, каким еге считал Поллард, но он был и больше, чем кровавый, похотливый, капризный тиран народной мифологии". "Слишком много историков рисовало Генриха воплощением добра и зла", - вторит Элтону другой новейший биограф Генриха VIII, Д. Боул, и добавляет, что пришло время для более хладнокровной оценки этого английского монаха. О том же пишет Д. Скерисбрик в своей книге "Генрих VIII". Что же способствовало превращению Генриха VIII, которого в его молодые годы Эразм Роттердамский, Томас Мор и другие выдающиеся мыслители эпохи принимали за долгожданного короля гуманистов, в трусливого и жестокого деспота? Автор новейшей книги на эту тему "Становление Генриха VIII" Мария Луиза Брюс пытается найти ответ в семейных условиях и особенностях воспитания Генриха, подыскивает малоубедительные фрейдистские объяснения... Споры давно уже вызывала каждая составная характера короля: умен он или глуп, талантлив или бездарен, искренен или лицемерен. Его новейший биограф Г. А. Келли в работе "Матримониальные судебные процессы Генриха VIII" приходит в выводу, что король был "наполовину лицемером, а наполовину совестливым человеком". (Неясно только, какая из этих "половин" монарха больше выходила боком его подданным.) Некоторые историки, отказывая Генриху во всех хороших качествах, признавали за ним по крайней мере одно: физическую слабость и твордость в достижении поставленной цели . Добавим следующее. Френсис Бэкон в качестве основного достоинства короля называет его необыкновенную физическую силу и красоту . Советские историки Осиновский И. Н., Штокман В. В. и Сапрыкин Ю. М., которые занимались вопросами истории Англии, единодушны во мнении относительно оценки личности Генриха VIII как жестокого, кровожадного монарха с сомнительными моральными устоями . В нашей работе мы попытались проследить, как перепитии личной судьбы отражались на политике ГенрихаVIII и, соответственно, на судьбе Англии или, наоборот, объективные потребности страны влияли на судьбу Генриха.
Секретная служба и борьба с неугодными.Секретная служба, созданная основателем династии Тюдоров, пришла в упадок в начале правления его сына. Для Генриха VIII, крепко сидевшего на престоле, услуги разведки первончально показались не очень нужными. Исчезли реальные претенденты на престол, борьба с которыми была главным занятием тайных агентов Генриха VII. Однако растущая международная роль Англии побудила кардинала Уолси - фактического главу правительства в первые десятилетия царствования Генриха VIII - использовать секретную службу для достижения внешнеполитических целей. Канцлер кардинал старался хранить нейтралитет Англии. В ходе этой борьбы господствующая партия широко использовала против своих противников секретную службу английской короны. А те в свою очередь создавали собственную разведку, не раз сложно переплетавшуюся через агентов-двойников с "официальной" секретной службой. Как правило, поражение в тайной войне приводило руководителей побежденной стороны на плаху. Правда, этому предшествовала формальность судебного процесса по обвинению в государственной измене. Но судьи - обычно тайный совет, т.е. группа лордов, принадлежавших к стану победителей (или перебежавших в него), - лишь оформляли результаты тайной войны. Присяжные, участвовавшие в менее значительных процессах, фактически назначались шерифами - верными слугами короны. Редко тайная война с таким постоянством сочеталась с судебными процессами об измене. Дело в том, что они были очень во вкусе Генриха VIII. Его каприз нередко решал долгую скрытую борьбу, которую вели соперничавшие группировки. Путь к цели шел через завоевание или сохранение его благосклонности, неудача обычно стоила головы. Понятие измены было очень широким. Подобных судебных разбирательств в правление Генриха VIII было великое множество. Одним из первых самых громких дел было дело канцлера кардинала Уолси. В 1525 году испанцы-мушкетеры расстреляли при Павии французских рыцарей (король Франциск попал в плен). Кардинал Уолси предложил заключить союз с Францией, чтобы вместе остановить натиск Испании (ее король Карл I был одновременно германским императором). Но английская знать и народ не поддержали его, и в 1529 году Генрих VIII дал отставку кардиналу и арестовал его, обвинив в измене. Это была ирония судьбы. Ведь кто, как не канцлер кардинал Уолси пестовал свое детище, Звездную палату, которая именно в его руках превратилась в грозный суд короля по делам политической измены, каравший противников королевского абсолютизма. Здесь не обошлось без вмешательства человека, который в тот период имел большое влияние на короля. Это не кто иной как сама королева английская Екатерина Арагонская, дочь Изабеллы Кастильской и Фердинанда Арагонского. Но пройдет еще совсем немного времени и король повернет всю государственную машину против самой королевы.

Начало Реформации.
Как известно, формальным предлогом для начала Реформации послужили семейные дела "защитника веры" - титул, которые имел Генрих VIII в качестве верного сына католической церкви, лично занявшегося опровержением ереси Лютера. Все изменилось после того, как римский папа отказался узаконить развод Генриха, увлекшегося придворной дамой Анной Болейн, с его первой женой Екатериной Арагонской. Неожиданная принципиальность папы Климента VIII и его преемника Павла III определялась весьма вескими мотивами: Екатерина была сестрой испанского короля и германского императора Карла V, во владения которого входила и большая часть Италии. Даже самые рьяные защитники сохранения связи Англии с папством признавали опасность того, что Ватикан будет действовать как орудие Испании. Однако Реформация имела изначально более глубокие социально-экономические, политические и идеологические причины. Они определялись возникновением и развитием новых, капиталистических отношений, утверждение которых происходило в борьбе против феодального строя. Безусловно, большую роль в происхождении Реформации и борьбе между протестантскими и католическими государствами играли и династические мотивы, но не выдерживают критики попытки некоторых западных ученых выдать эти мотивы за основную причину разрыва с Римом, к чему прибегают буржуазные историки, тщетно пытаясь опровергнуть материалистическое понимание истории. Развод короля стал лишь поводом для давно назревавшего конфликта с главой католической церкви. Когда Генрих VIII сам развелся с Екатериной Арагонской, а в 1534 году умер Климент VIII, отказывавшийся утвердить развод, король резко отверг предложения договориться с Римом. Генрих заявил, что он не будет уважать папу больше, чем любого самого последнего священника в Англии. Разрыв был ускорен Анной Болейн, особо заинтересованной в нем и сумевшей использовать для этого своих сторонников и свою секретную службу. Анна, проведшая юные годы при французском дворе и основательно ознакомившаяся там с искусством придворных интриг, начала упорную борьбу против кардинала Уолси. Королевская фаворитка подозревала, и не без основания, что кардинал, внешне не возражая против развода Генриха с Екатериной, на деле вел двойную игру. Фактически Анна сумела создать свою собственную разведывательную сеть, руководителями которой стали ее дядя, Герцог Норфолк, председатель тайного совета, и другие лица, в том числе английский посол в Риме Фрэнсис Брайан. Посол, являвшийся кузеном Анны, сумел добыть письмо Уолси, в котором тот умолял папу не удовлетворять просьбу Генриха. После этого король не пожелал слушать оправдания кардинала. В ответ он лишь вытащил какую-то бумагу и издевательски спросил: "Э, милорд! Не написано ли это вашей собственной рукой?" В 1531 году Генрих VIII объявил себя верховным главой церкви в своих владениях. Для расторжения брака короля с Екатериной Арагонской теперь уже не требовалось разрешения папы. В 1533 году король отпраздновал свадьбу с Анной Болейн; имя Екатерины Арагонской после этого стало знаменем всех противников Реформации.

Расправа над Томасом Мором.
В числе противников Реформации был и Томас Мор, блестящий писатель-гуманист, автор бессмертной "Утопии", которого Генрих VIII больше кого-либо другого стремился перетянуть в лагерь сторонников развода. Выдающийся юрист и государственный деятель, Мор занимал пост лорд-канцлера. Исследователи по-разному объясняют действительные причины, побудившие Мора отказаться от одобрения Реформации и нового брака короля. Мор, вероятно, опасался, что Реформация приведет к полному церковному расколу, распадению западного христианства на враждующие секты. Кто знает, может быть, взору проницательного мыслителя уже виделись те бедствия, которые вследствие Реформации обрушатся на английские народные массы, поскольку она создала удобный предлог для конфискации богатых монастырских владений и для сгона с этих земель бедняков арендаторов. В 1532 году Мор, к крайнему неудовольствию Генриха, попросил освободить его от должности лорда-концлера. Уйдя в отставку, Мор не критиковал королевской политики. Он просто молчал. Но его молчание было красноречивее слов. Особенно ожесточена против Мора была Анна Болейн, которая не без основания полагала, что явное неодобрение со стороны человека, пользовавшегося всеобщим уважением, является весомым политическим фактором. Генрих VIII вполне разделял ярость жены, но не рискнул, да это было и не в его манере, расправиться с бывшим канцлером, минуя обычную судебную процедуру. В 1534 году Мор был вызван в тайный совет, где ему предъявили различные лживые обвинения. Опытный юрист, он без труда опроверг эту не очень умело придуманную клевету. Новое обвинение возникло в связи с парламентским актом от 30 марта 1534 года. По этому закону был положен конец власти папы над англиканской церковью, дочь короля от первого брака Мария объявлялась незаконнорожденной, а право наследования престола переходило к потомству Генриха и Анны Болейн. Король поспешил назначить специальную комиссию, которой было предписано принимать клятву верности этому парламентскому установлению. Мор был вызван одним из первых на заседание комиссии. Он заявил о согласии присягнуть новому порядку престолонаследия, но не вводимому одновременно устройству церкви (а также признанию незаконным первого брака короля). Некоторые члены комиссии, включая епископа Кранмера, руководившего проведением церковной реформы, стояли за компромисс. Их доводы заставили заколебаться Генриха, опасавшегося, как бы суд над Мором не вызвал народных волнений. Главному министру Томасу Кромвелю и королеве удалось переубедить короля. Они внушили Генриху, что нельзя создавать столь опасный прецедент: вслед за Мором и другие попытаются не соглашаться со всеми пунктами исторгаемой у них присяги. (Возможно, немалую роль сыграл здесь и канцлер Одли.) 17 апреля 1534 года после повторного отказа дать требуемую клятву Мор был заключен в Тауэр. На суде послушные присяжные вынесли требуемый вердикт. Узнав и гибели Мора, его друг, известным писатель Эразм Роттердамский сказал: "Томас Мор... его душа была белее снега, а гений таков, что Англии никогда больше не иметь подобного, хотя она и будет родиной великих людей". Католическая церковь позднее причислила Мора к лику святых. Известный английский историк справедливо заметил в этой связи: "Хотя мы сожалеем о казни святого Томаса Мора как одной из мрачных трагедий нашей истории, нельзя игнорировать того факта, что, если бы Генрих не отрубил ему голову, его (вполне возможно) сожгли бы по приговору папы".

Анна Болейн следует на эшафот.
Генрих уже решил мысленно, что Анна, родившая девочку (будущую Елизавету I) вместо желанного наследника престола, последует за казненным канцлером. Повода долго не пришлось ждать. Дело о "заговоре" было поручено вести канцлеру Одли, который, видимо, решил заодно объявить злоумышленниками всех своих личных врагов. Король разъяснял придворным, что Анна нарушила "обязательство" родить ему сына (у королевы родилась дочь, а в другой раз - мертвый ребенок). Здесь явно сказывается рука Божья, следовательно: он, Генрих, женился на Анне по наущению дьявола, она никогда не была его законной женой, и он волен поэтому вступить в новый брак. В обвинительном акте утверждалось, что существовал заговор с целью лишить жизни короля. Анне инкриминировалась преступная связь с придворными Норейсом, Брертоном, Вестоном, музыкантом Смитоном и, наконец, ее братом Джоном Болейном, графом Рочфордом. Через 12 часов после провозглашения развода в Тауэр прибыл королевский приказ обезглавить бывшую королеву на следующий день. Отсрочка на двое суток была явно вызвана только желанием дать архиепископу Кранмеру время расторгнуть брак. В своей предсмертной речи Анна сказала лишь, что теперь нет смысла касаться причин ее смерти, и добавила: "Я не обвиняю никого. Когда я умру, то помните, что я чтила нашего доброго короля, который был очень добр и милостив ко мне. Вы будете счастливы, если Господь даст ему долгую жизнь, так как он одарен многими хорошими качествами: страхом перед Богом, любовью к своему народу и другими добродетелями, о которых я не буду упоминать". Оставалось теперь немногое. Генрих любил поступать по закону. И законы необходимо было быстро приноравливать к желаниям короля. Кранмер, выполняя приказ Генриха о разводе с Анной Болейн, формально совершил акт государственной измены. По действовавшему акту о престолонаследии 1534 года государственной изменой считалось всякое "предубеждение, оклеветание, попытки нарушить или унизить" брак Генриха с Анной. Немало католиков лишилось головы за попытку "умалить" любым способом этот брак, ныне объявленный Кранмером недействительным. В новый акт о престолонаследии 1536 года была включена специальная статья, предусматривавшая, что те, кто из лучших мотивов недавно указали на недействительность брака Генриха с Анной, невиновны в государственной измене. Однако тут же была сделана оговорка, что аннулирование брака с Анной не снимает вины с любого, кто ранее считал тот брак не имеющим законной силы. Вместе с тем было объявлено государственной изменой ставить под сомнение оба развода Генриха - и с Екатериной Арагонской, и с Анной Болейн. Теперь уж действительно все было в порядке. Но это еще не все. За Анной отправится на эшафот и сам Кранмер. Генрих решил жениться на Джейн Сеймур десять дней спустя. Джейн Сеймур умерла естественной смертью - во время родов, успев подарить королю наследника, будущего короля Эдуарда. Место Джейн заняла Анна Клевская, но ненадолго - испуганный ее малопривлекательной внешностью, Генрих дал Клевской щедрые отступные. Екатерина Говард, двоюродная сестра Анны Болейн, стала пятой женой Генриха VIII и второй его женой, лишившейся головы. Новая королева не очень устраивала Кранмера - дядя Екатерины Говрад, Норфолк, активно выступал против дальнейшего проведения церковных реформ. До поры до времени Кранмер и его друзья предпочитали скрывать свои планы: юная Екатерина приобрела влияние на своего пожилого супруга; кроме того, она могла родить сына, что очень укрепило бы ее положение при дворе. В октябре 1541 года враги королевы нашли долгожданный повод. Один из мелких придворных служащих, Джон Ласселе, на основе свидетельства своей сестры, ранее служившей няней у старой герцогини Норфолк, донес Кранмеру, что Екатерина была долгое время в связи с неким Френсисом Дергемом, а некто Мэнокс знал о родинке на теле королевы Кранмер, канцлер Одли и герцог Хертфорд поспешили известить ревнивого мужа. Кранмер передал королю записку ("не имея мужества устно сообщить ему об этом"). Собрался Государственный совет. Все "виновные", включая Мэнокса и Дергема, были сразу схвачены и допрошены. О том, что мнимая или действительная неверность королевы до замужества не шла ни в какое сравнение с предшествующей "чистой" жизнью самого Генриха, никто не осмелился и подумать Кранмер навестил совершенно ошеломленную свалившимся на нее несчастьем молодую женщину, которой не исполнилось двадцати лет. Обещанием королевской "милости" Кранмер выудил у Екатерины признание, а тем временем удалось выпытать нужные показания у Дергема и Мэнокса. Генрих был потрясен. Он молча выслушал на заседании совета добытые сведения и потом вдруг начал кричать. Этот вопль ревности и злобы заранее решил участь всех обвиняемых
Норфолк с гневом сообщил французскому послу Марильяку, что его племянница "занималась проституцией, находясь в связи с семью или восемью лицами". Со слезами на глазах старый солдат говорил о горе короля. Тем временем схватили еще одного "виновного" - Келпепера, за которого Екатерина собиралась выйти замуж, прежде чем на нее обратил внимание Генрих, и которому она, уже став королевой, напи- сала очень благосклонное письмо Дергем и Келпепер были приговорены, как обычно, к смерти. После вынесения приговора 10 дней продолжались перекрестные допросы - они не выявили ничего нового. Дергем просил о "простом" обезглавливании, но "король счел его не заслуживающим такой милости" Подобное снисхождение было, впрочем, оказано Келпеперу. 10 декабря оба они были казнены.
Потом занялись королевой Говарды поспешили отвернуться от нее. В письме к Генриху Норфолк причитал, что после "отвратительных деяний двух моих племянниц" (Анны Болейн и Екатерины Говард), наверное, "его величеству будет противно снова услышать что- либо о моем роде". Герцог упоминал далее, что обе "преступницы" не питали к нему особых родственных чувств, и просил о сохранении королевского благорасположения, "без которого я никогда не буду иметь желания жить". Послушный парламент принял специальное постановление, обвинявшее королеву. Ее перевели в Тауэр. Казнь состоялась 13 февраля 1542 года. На эшафоте Екатерина призналась, что, до того как она стала королевой, любила Келпепера, хотела быть его женой больше, чем владычицей мира, и скорбит, став причиной его гибели. Однако вначале она упомянула, что "не нанесла вреда королю". Ее похоронили рядом с Анной Болейн.
И только последняя жена Кэтрин Парр шестая жена 1543—1547 короля Англии Генриха VIII спасется, переживя короля.

Франс Снейдерс (Franz Snyders) 1579—1657

Натюрморт с крабом и фруктами
Холст, масло. Картинная галерея, Берлин-Далем
Биография
Картины
Франса Снейдерса называют «Рубенсом натюрморта», настолько ярок его вклад в традицию этого жанра фламандской живописи. В знаменитой серии «лавок» — «Рыбная лавка», «Фруктовая лавка», «Натюрморт с лебедем» (1613— 1620 гг.) и другие полотна — художник изобразил столы, переполненные всевозможной снедью, чаше всего дичью или рыбой. Трофеи охотников и рыболовов неисчислимы и разнообразны: здесь и павлин, и тюлень, и черепаха. Казалось бы, груды мёртвых тушек должны создавать гнетущее настроение, но Снейдерс всеми силами старается этого избежать. Располагая дары природы в неожиданных сочетаниях и при резком освещении, показывая многообразие фактур и красок (серебристая рыбья чешуя, упругое пёстрое оперение птицы, мягкий мех зверей), художник напоминает не о смерти, а об отшумевшей жизни. Не следует слишком доверять этой картине изобилия — реальный быт того времени был значительно более скромным. Перед зрителем воплощение духа старой доброй Фландрии, любви её народа к земным дарам и простодушной мечты о благодатной Стране бездельников, где жареные куропатки влетают в рот всем желающим.

Натюрморт в европейской живописи XVII века

Pieter de Ring (1615-1660)
Натюрморт первой половины XVII века (ссылка)

Натюрморт в европейской живописи XVII века
В XVII веке происходит расцвет натюрморта как самостоятельного жанра. Процесс начинается в Голландии и довольно стремительно распространяется на территории всей Западной Европы.

Что представляют собой голландские натюрморты? Вещи, созданные руками человека: домашнюю утварь, предметы искусства, драгоценности, книги. Иными словами, мертвые вещи. Но также - живые существа и живые растения, умерщвленные руками человека, - битую дичь, выловленную рыбу, сорванные фрукты и овощи, срезанные цветы, расколотые орехи. Самым же перспективным и прогрессивным видом голландского натюрморта был жанр «завтраков» возникший в Харльме. Очень важным достижением харлемских мастеров «завтраков» было открытие роли свето-воздушной среды и единого тона в колорите как главнейших средств передаче богатого разнообразия фактурных качеств вещей и, одновременно, выявление единства предметного мира.

Голландские «Трапезы» различались в зависимости от того, что именно произошло во время того или иного «Завтрака». Например, рассмотрим натюрморты В. Хеды. В натюрморте «Ветчина и серебряная посуда» изображен богатый набор продуктов и сервировки, но и сам характер поведения «сотрапезников», более веселый, даже несколько бесшабашный. На это указывает скомканная салфетка, ее не просто бросили, но швырнули; хлебец и тарелка с лимоном вот-вот соскользнут со стола, вазочка опрокинута, бокал пустой, крышка кувшина откинута - вина больше нет, все выпито; свеча погашена - пировали до утра. В самом жесте кувшина чувствуется веселое торжество - его отброшенная крышка похожа на приветственно и задорно поднятую шляпу. Эта картина Хеды воспринимается как разыгранная на театре вещей сценка «Веселое общество», популярная в бытовой голландской живописи. Его же «Ежевичный пирог» вызывает другую ассоциацию: сотрапезники оставили после себя полный разгром - скатерть сдернули, все побросали, свечу задули, уронили ключ от часов, словом - учинили дебош. Для каждого из этих «Завтраков» нетрудно найти иконографическую аналогию в бытовой живописи на тему разного рода трапез - от чинных сцен за столом до пьяных ссор в кабачке.

Так же актуальной темой на данном этапе развития «малого жанра» (а именно таковым считается натюрморт) была тема торжества смерти, тщеты земного существования, которая нашла свое отражения в натюрмортах на сюжет Vanitas vanitatum («Суета сует»). Подобные картины с их угрожающе-назидательным содержанием воспроизводят с некоторыми вариациями один и тот же набор аллегорически значимых предметов: череп, потухшая свеча, «умолкнувшие» музыкальные инструменты, разбросанные предметы рокоши, рассыпанные деньги. Все это должно было напоминать человеку о неостановимом беге времени.

Другая мощная школа натюрморта развивалась во Фландрии. Эпоха расцвета фламандского натюрморта, а именно под таким названием он вошел в историю, была связана с именами крупнейших художников Фландрии - Франса Снейдерса и его ученика Яна Фейта.

Натюрморты фламандские отличаются от скромных голландских своим откровенно обращенным к зрителю, торжествующе декламационным характером. В полотнах Снейдерса - это всегда триумф человека-победителя, упоенного результатами своей победы. Туши убитых зверей и птиц, сваленные в груды, словно сохраняют судорожное напряжение последней схватки или отчаяние полного бессилия. Подобные натюрморты воспринимаются как поле битвы после сражения - своеобразная аналогия распространенных во фламандской живописи батальных сцен. В «Рыбной лавке» Снейдерса - рыбы разных сортов, крабы, омары, устрицы, разрубленные на куски или безжалостно опрокинутые на спину, обнажившие самые уязвимые, самые нежные части своих тел. И все это выставлено напоказ, все это предложено зрителю-покупателю, выдвинуто ему навстречу к самому краю прилавка, к краю картины. Есть в этих натюрмортах великолепная барочная декоративность, но есть в них и барочная безжалостность, почти жестокость. «Натюрморт с лебедем» Снейдерса - это тоже вариант батальной сцены, но на тему «триумф павшего героя» - так патетически выразительно распростертое на переднем плане тело убитого лебедя, выделенное цветом и ярко освещенное.

Натюрморт в итальянской живописи XVII века развивался собственным путем и в итоге приобрел ряд качеств, выделяющих его в ряду других национальных, хотя и не достигал ни мощи фламандского, ни многогранности и глубины голландского.

Новый мощный толчок развитию натюрморта в Италии дал Караваджо. Он был одним из первых великих мастеров, который обратился к жанру чистого натюрморта и создал монументальный, пластический образ «мертвой натуры».

При всем своеобразии образного языка натюрмортов различных национальных школ XVII века в них все же можно выделить общие черты, характерные для эпохи в целом. Прежде всего - это особая внутренняя активность самого жанра, впервые открывшего смысл, значение, роль вещи в жизни - и соответственно в искусстве, - ее способность не только говорить о человеке, но и говорить за человека, говорить о самом главном - об отношении к миру. Говорить об этом по-разному. В Голландии - о том, что жизнь ценна своими малыми радостями, о том, что человеку есть что терять со смертью и именно поэтому нужно постоянно о ней помнить. Во Фландрии о том, что жизнь - это постоянное буйство плоти, постоянное напряжение борьбы с этим буйством и торжество победы. Общее - это особая художественная миссия жанра, берущего на себя решения глобальных мировоззренческих проблем. Вещь в искусстве XVII века приобретает значимость не только благодаря своей способности говорить языком метафор, иносказаний. Вещи придают материальную плотность среде, в которой существует человек, конкретную ощутимость и качественное разнообразие пространству. Они выполняют роль посредников между человеком - и пугающе безграничным миром Вселенной, они очеловечивают этот мир, придают ему обжитость, стремятся «приручить» его.